В генеральском доме

       Вся округа называла этот дом «генеральским». Дом был основательный и солидный. Построен он был в 1937 году на тихой улице, и весьма далеко от центра, по понятиям довоенного времени. По московским окраинам много построено таких домов и всюду они называются генеральскими. Но этот был совсем даже не генеральским и построен был для совсем другого назначения. Впрочем, давайте все проследим с самого начала. И начнем, конечно, с архитектуры.
       Авангардный конструктивизм 1920-х и первой половины 1930-х годов уходил в прошлое. И многими примерами можно проиллюстрировать архитектуру 1935 – 1941 годов как переходный период от конструктивизма к этапу «освоения классического наследия». В научной литературе этот период называют обычно «постконструктивизмом». Что это такое? Даже и рассказать невозможно! Это когда конструктивистский дом начинают украшать детали из классической архитектуры – карнизы, пояски, наличники, рустовка стен, а иногда даже и намеки на колонны или капители. Но до полного «освоения наследия» дело еще не доходит. Но все очень солидно и капитально – толстые кирпичные стены, небольшие по размеру окна, штукатурка стен и почти обязательно серого цвета. Внутри высокие потолки, широкие лестницы, большие прихожие, большие комнаты и кухни, и даже ванные комнаты с окном. И лифт с сетчатыми стенками в центре лестничной клетки. Как правило, все такие дома имеют шесть или семь этажей. На фоне двух, трех и четырехэтажной московской застройки предвоенных лет эти дома были очень комфортабельные.
       Конечно, по сравнению с будущими и по-настоящему генеральскими жилыми домами, построенными в центре Москвы после войны, эти первые ласточки были еще очень скромны! Настоящие «генеральские» дома конца 1940-х и начала 1950-х годов, обвешанные «архитектурными излишествами» и позднее названные «сталинскими» домами – это уже совсем другая история, о которой я здесь говорить не буду. Тем более, что речь-то совсем о другом, - о том, как жили люди в конкретном доме, построенном для Академии Генштаба на тихой окраинной улице Москвы. Это своего рода целый калейдоскоп воспоминаний о жизни солидного довоенного дома.
       Официально дом назывался «Дом начсостава», и построен и заселен он был еще в те довоенные времена, когда никаких офицеров и генералов и в помине не было. И погон на плечах тоже не было. В доме жили в основном две категории людей – преподаватели и слушатели Академии. А поскольку квартиры в основном были на три и четыре комнаты, то чаще всего в квартире жило много семей, то есть это была коммунальная квартира для слушателей. О том, как жилось до 1941 года свидетельств осталось немного. А вот послевоенные «коммуналки» со всей прелестью житейского общения, уже более близки нам, и о них сохранилось много воспоминаний. Было в доме и небольшое количество двухкомнатных квартир, которые предоставлены были преподавателям Академии. Но процент отдельных двухкомнатных квартир в доме был невелик. В основном дом состоял из коммуналок! Часто бывало и так, что в коммунальной квартире две смежные комнаты занимал преподаватель или слушатель с большой семьей, а в двух других раздельных комнатах жили слушатели со своими небольшими семьями. А в коммуналках секретов не бывает!

1. Кабанчик, жаба и другие родственники.
       Я слышал эту историю много раз, от разных людей, и эта история как раз относится к довоенному периоду. Думаю, что в этом и есть ее главная ценность.
       Попробуйте представить себе две большие смежные комнаты - в этом, еще не «генеральском» доме. Комнаты занимает семья слушателя Академии - не знаю, имели они какие-нибудь звание во время обучения или нет. Глава семьи наконец-то, после многих мытарств и переездов по стране, попал в Москву, учится в Академии Генштаба! И представить себе не мог этот деревенский парень, что так ему повезет в жизни. Учится в Академии и получил две комнаты в новом доме со всеми удобствами! Правда, назвать жилье просторным сложно, ведь с ним живет вся его семья. Жена, мать из деревни, сын в пятом или шестом классе школы и юная дочь. Вот сынок-то и является «главным героем» истории.
       Так получилось, что патриархальные понятия и русской деревни, да и вообще общества, веками предписывали иметь старшего сына, наследника фамилии и всего рода. Отношение к «наследнику» тоже во все времена было особое, он был и при князьях, и при царях, и в дворянской семье, и в деревенской среде вроде как на привилегированном положении. Наследник, все-таки! Ему надо помогать, ставить на ноги, и прощать ему мелкие прегрешения.
       И снова мне приходится возвращаться к социальным вопросам жизни довоенной семьи. Потому – что были совсем другие времена и слушатель Академии был не просто сын, муж и отец. Он был основой всего, и семья не только жила на его зарплату, но и боготворила его. Ведь и квартира эта - была ведомственная квартира, от Академии, и малейшая нелепость могла в мгновение ока вернуть семью к разбитому корыту. В далекую воинскую часть, в холодный и тесный семейный барак. А богам надо поклоняться, и приносить жертвы! И вскоре сын-подросток начал понимать, что все родственники находятся в полной зависимости от главы семьи, а он любимец отца, и что он неприкосновенен и может вытворять все, что ему захочется. И мать, и особенно бабушка, всячески заискивали перед наследником, а он все более распоясывался, покрикивал и приказывал. Маленький деспот. А еще он придумал всем прозвища. Бабушку он именовал «жаба старая». Мать была «лягУха». Младшая сестренка – «мышь белая». Как выглядели лягушки, о том воспоминаний не остались. А вот девочка была действительно беленькая, тихая и умненькая, всегда хорошо училась, и на своего братца никак не походила. Действительно – белая мышка, у мальчика все-таки было определенное воображение. Отец бывал дома редко, и его (наверное, все-таки за глаза) мальчик называл «кабАнчик». Ну – очень образно!
       Сложно представить, в какого оболтуса превратился бы любимый папин сынок. Соседи рассказывали про него, как мальчик утром выходит на кухню и гундосит бабушке – ну ты, жаба старая, где мои носки? Вот они Вовочка, я все выстирала и погладила! Голосок у мальчика ломался, говорил он в нос, именно гундосил, и это только добавляло омерзительности к его поведению. А когда сестренка начинала стыдить его за такое отношение к бабушке, на это был готовый ответ – а ты заткнись, мышь белая! Но Вовочка в своих подвигах явно перестарался. И очередная его шалость поставила точку на его неприкосновенности. А придумал он вот что. Холодильников тогда не было, и в холодную погоду хозяйки ставили кастрюли с едой на балконы. И мальчик придумал такое мелкое хулиганство. Изготовил нечто вроде удочки с крючком и стал сбрасывать крышки с кастрюлей, которые стояли на балконах нижерасположенных этажей. Женщины возмущались, ругались, но виновника высчитали не скоро. Но высчитали, ведь в те времена все и всё было открытым. Но особенно не ругались, ведь все мужья учились или работали в одном месте, да не где-нибудь там – а в самой Академии Генштаба. Ну – что там какие-то крышки и какой-то испорченный обед. Но в один прекрасный день снимаемая крышка сорвалась и упала на голову одного из главных преподавателей, проходившего под балконами. По послевоенным понятиям он был «генералом» и очень возмутился, ему во дворе рассказали о виновнике, и, встретив нашего «кабанчика», генерал задал ему перца по полной программе. Мол, если ты не умеешь воспитывать сына, то - как же ты собираешься воспитывать военных?! И место ли тебе в Академии?!!
       Расплата за грехи была грозной. Поначалу Вовочка сопротивлялся и огрызался – ну чего дерешься, ты, кабанчик! Но дальше уже ремень сверкал в воздухе, а дитятко орало во все горло. Мать, и особенно бабушка, которой очень не светило попасть в немилость сына, слушателя Академии, и отправиться назад в родную деревню, были втайне счастливы. И вогнал наш «кабанчик» сынку ума через задние ворота! Порка была яркой и слышной на полдома, и все восприняли ее с должным уважением. Думаю, что и обиженный преподаватель узнал о порке, и простил своего слушателя. Значит, слушатель еще не потерян для Родины, умеет быть твердым!
       Тогда ведь никто не знал у нас в родной стране про «ювенальную юстицию» и вопросы воспитания родители решали просто, разумно и в соответствии с вековыми традициями. И результат такой порки был положительный, поставил все на правильные места, и за несколько минут решил все проблемы, которые в противоположном случае могли привести к печальным последствиям.

2. Внутренние порядки.
       Дом был ведомственный, все учились или работали в стенах Академии Генштаба. И жилой дом тоже являлся частью общей структуры. Приезжали слушатели со всех концов страны, уже получившие ранее высшее военное образование. Им предоставлялась жилплощадь, выдавалась мебель с металлическими бирками – шкафы, столы, кровати, кресла, диваны, и слушатели являлись только временными пользователями всего этого богатства. В доме всегда действовала «женкомиссия», состоящая из активных грозных женщин. Она следил за порядком не только в доме и во дворе, но и за порядком в комнатах, в бытовой жизни слушателей. Комиссия могла нагрянуть в любую комнату и проверить, чисто ли убрано в помещении, чисты ли простыни на кроватях и т.д. Но главная и самая интересная задача состояла в улаживании конфликтов, в основном между женами слушателей. Сегодня нам понятно, что в эту комиссию, конечно же, входили самые главные сплетницы. И самые большие любители покопаться в грязном белье, во всех значениях этого словосочетания. Когда случалась на кухне большая перепалка, то приглашали «женкомиссию» для примирения сторон, и эта комиссия могла примчаться на место ссоры быстрее молнии. Характерной внешней особенностью членов комиссии являлась необъятная грудь и широкие плечи. С такой женщиной, да еще выбранной на такую важную общественную должность, не очень-то поспоришь!
       Внутренние порядки в доме сильно отличались от общепринятых. Приходящие в гости знакомые были поражены уже на первом этаже. Даже само наличие лифта делало дом привилегированным. А здесь при входе за тумбочкой дежурила лифтерша (!), грозно вопрошавшая всех новичков о целях визита – куда, к кому, зачем? Иных могла и не пустить в дом, или не пустить в лифт, топайте, мол, по лестнице! Из рассказов о жизни в доме до войны, мне больше всего понравилась система с доставкой некоторых продуктов. Так, например, по утрам по квартирам разносили хлеб в огромной корзине. Разносили и молочные продукты. А по воскресным дням внутри корзины, в специальном отсеке, были еще и пирожные. И это в 1937 году!

3. Вдовы, жены и генералы.
       После войны все вроде бы осталось по-прежнему. Но это только внешне. Ведь многие вчерашние капитаны вернулись в генеральских чинах, а вчерашние жены вчерашних преподавателей стали вдовами. Вернувшихся из эвакуации кое-как расселяли с уплотнением, вместо двух комнат давали одну. А новоиспеченные генералы получали отдельные квартиры, как раз за счет таких уплотнений. Генералу полагался адъютант, ординарец и машина с водителем. И генеральская зарплата. Вдовам с детьми полагалась пенсия, о размерах которой лучше и не вспоминать. Но главная особенность советского человека состоит в том, что никто этого «социального расслоения» и не замечал вовсе. Он же воевал, он же генерал, он же заслужил такое отношение к себе! Да и давнее знакомство большинства жителей дома (а многие были знакомы семьями с событий Ханкин-Гола), со службы в самых разных точках Союза – все это накладывало свой отпечаток на взаимоотношения в доме. Зависти не было! Это поразительное качество, в упор не замечать вопиющей несправедливости, меня лично всегда поражало в наших людях.
       Вот характерная зарисовка пятидесятых годов. Два – три пожилых, с военной выправкой человека, в офицерских шинелях, но уже без знаков различия, прогуливаются по двору и спорят о событиях десятилетней давности. Вот если бы ваше соединение вовремя пришло к нам на помощь, мы бы безусловно одержали победу в этой битве за что-то там. Нет, Василий Петрович, ты неправ! Это ваша армия все напутала и двинулась не в ту сторону! Прогулка продолжается, война давно закончена, они остались живы, вернулись в чинах, получили квартиры. Это главное! Теперь можно и поговорить и поспорить не торопясь. Еще генералам, да и полковникам давали в те годы большие дачные участки, и дома на них строились силами солдат, был такой так называемый «стройбат». Можно спокойно и заслуженно отдыхать! Надо только заметить, что гуляли по двору герои, не умевшие ходить в атаку в мирное время. Более высокие чины и более пробивные натуры к этому времени уже получили отдельные большие квартиры в настоящих генеральских домах.
       Судьба жен тоже была разной. Вот вы представьте себе, что молодой лейтенант, капитан или майор на фронте пробыл несколько лет. Воевал, командовал, хоронил погибших друзей, и конечно, любил молодых женщин фронтовой полосы. Много всего пришлось ему испытать за четыре года. И вот он возвращается домой, и что же он находит? Поблекшую и состарившуюся жену, совсем чужую для него после стольких лет. И сразу после войны, после такой радостной победы, в доме началась череда разводов. Полковники и генералы бросали своих старых жен и женились на своих фронтовых подругах, или просто на новых для них молодых женщинах. Ах, война, что проклятая сделала!? Армия вдов, в теперь уже по-настоящему генеральском доме, стремительно пополнилась армией брошенных жен. И их, брошенных, снова и снова уплотняли, сселяли в еще более худшие комнаты, где они - всеми преданные - ужасно ссорились друг с другом, вымещаю на соседке свою горькую судьбу. Может поэтому сохранялась весьма долго и пресловутая «женкомиссия»?
       И вот здесь, мне кажется, будет уместным рассказать одну очень необычную историю, но со счастливым окончанием. Молодой генерал получал новую квартиру в новом доме, и все что-то тянул с переездом. И вот жене рассказали, что квартира давно получена, но живет генерал в ней с молодой женщиной. И жена гордо указала ему на дверь! Генерал уехал в новую квартиру, но скоро у него с молодой красавицей жизнь не заладилась. Он захотел вернуться к старой жене – а вот тут она ни в какую! Он приезжал к подъезду, поджидал жену у входа, а она гордо проходила мимо. И весь дом больше года с замиранием сердца следил за развитием этой истории. Все женщины убеждали ее примириться, ведь у них взрослая дочь, ей надо выходить замуж! А дочка генерала - куда лучшая невеста, чем дочь брошенной женщины. А ведь главные беседы велись в доме на кухне. В кухнях тогда стояла дровяная плита, огромная, для всех обитателей квартиры, и дрова в кухню приносил для всех, централизовано, истопник. Так что кухня была и самым теплым местом в доме. И вот огромная жизнерадостная соседка яростно втолковывает жене генерала, мол, за что же она десятки лет моталось по войсковым частям с лейтенантом, а потом четыре года ждала мужа с войны - что бы теперь все бросить и отдать (далее слово со второй буквы русского алфавита повторялась часто и звучно). И осознавший свою поспешность молодой генерал приходил и просил жену все забыть и все начать сначала. И разумность победила. Жена переехала к мужу-генералу в новую квартиру. Но главное не в этом. А в той радости всех жителей всего дома, которые так трепетно следили за историей и так переживали. Это была как бы общая победа всех брошенных жен! Вот такие были времена, вот такие были люди! Настоящие герои войны и их настоящие героические жены.

4. Тетушка.
       По двору часто гуляли два генерала. В теплую погоду, в распахнутых генеральских шинелях уже без погон, они часами прогуливались по двору. Проходя мимо можно было услышать их неспешные воспоминания о военных годах, о сражениях, и победах. Один из них был по фамилии Иванов, да к тому же и Иван Иванович. Жил он в большой квартире с женой и сыном, уже полковником, и тетушкой. Тетушка была классическая дама из прошлой жизни, любила отдыхать во дворе, в скверике, и почитывать французские романы в подлинниках. В шляпке, хорошо и нестандартно одетая по тем временам. Со всеми в хороших отношениях, она жила спокойной счастливой жизнью. И вот в каких-то разговорах тетушка как-то сказала, хитро улыбаясь, что может быть генерал, ее племянник и совсем не Иванов, и не Иван, и не Иванович. И с годами, постепенно она рассказала о событиях, произошедших сразу после революции. Конечно, это рассказывалось только самым доверенным соседкам, которых тетушка знала много лет. Должен сознаться, что всю эту историю я знаю через третьих лиц, и за достоверность ее во всех деталях ручаться никак не могу.
       И тетушка, и ее племянник были последними наследниками небедной дворянской семьи. Тетушка жила в своем имении, насколько можно считать его своим в восемнадцатом году. Точнее в имении своего брата, кажется погибшего в первую Мировую войну. До революции она с симпатией относилась к простому люду, и вела занятия в местной школе. В общем можно сказать, что тетушку знала и уважала вся округа. Наверное, и природная тактичность тетушки была такой высокой степени, что ее не трогали и не выгоняли из дома. А будущий генерал учился в кадетском училище. И когда до тетушки дошли вести, что кадетские заведения разогнали, она поняла, что скоро племянник приедет к ней. Приедет в «свое» имение к своей тетушке по той простой причине, что к тому времени она была единственной его родственницей. И еще она поняла, что если ее не трогают, то уж юного кадета могут ждать и преследования и арест. Кадет, сын бывшего помещика, и значит потенциальный враг. Проницательностью Бог тетушку не обидел. И она хорошо подготовилась к встрече племянника. Продумала, каким образом и куда ему нужно будет срочно уехать, исчезнув из поля зрения местных жителей, для которых юноша был представителем дворянского сословия. Но не успела. Племянник приехал в имение неожиданно и тут же был арестован местными органами.
       И вот в этой сложнейшей ситуации дама не испугалась и не растерялась. Ведь она прекрасно знала местных жителей. И тех, кто состоит в этих «органах», и их порядочки знала тоже. И в тот же вечер она пришла к самому главному «чекисту» с огромным серебряным подносом баснословной стоимости. Об их разговоре мы можем догадаться, но начальник отпустил юношу. А в конце села простой мужик, тоже заранее получивший от тетушки хороший подарок, уже несколько дней дожидался тетушкиного приказа. Была подготовлена подвода, и подготовлена простая одежда, что бы племянник мог сразу изменить свой облик. И в ночь он повез племянника на вокзал, тот сел на поезд и растворился на просторах Руси-матушки. Да еще тетушка рассказывала такую подробность. Пока племянник ехал с мужиком на телеге, он доверительно объяснял ему, куда он едет. При этом называл совершенно противоположное направление. Много десятилетий спустя тетушка все-таки побывала в своем селе. И узнала, что все оказалось именно так, как она предполагала. Очень скоро чекист пришел в имение арестовывать юношу повторно, но - увы, никого не оказалось. Ни тетушки, ни ее племянника.
       Как сама тетушка исчезла из родного имения, как она очутилась в далеком месте простой сельской учительницей – об этом тетушка предпочитала умалчивать. На новом месте она стала незаменимым педагогом, которого тоже все любили и уважали. И вскоре к ней приехал мальчик, ох – сирота, прибился полуголодный, без документов. Пожалеть надо! Тетушка устроили его учиться в школу, оформила документы, как на сироту. И так появился на земле Иванов Иван Иванович. Сын Земли Русской. Про дворянское прошлое было забыто раз и навсегда. И только после войны, уже в 1960-е годы, тетушка немного приоткрыла занавес и полунамеками рассказывала доверенным соседкам эту историю. Теперь уже бояться было нечего. Ее племянник, теперь боевой заслуженный генерал, увешанный орденами, был надежной защитой.
       Во дворе дома был хороший скверик, весь в зелени, с лавочками в тенистых уголках. И в теплые летние дни тетушка любила сидеть на лавочке. Очередной роман на французском языке полураскрыт был на ее коленях. Но частенько тетушка смотрела не в книгу, а вдаль, очевидно вспоминая свою длинную и такую сложную жизнь.

5. Уборочная страда.
       Большие коммунальные квартиры в доме порождали и большие квартирные сложности. В квартире из четырех комнат, а таких было большинство в доме, проживало несколько семей самого разного типа. Обычно две смежные комнаты принадлежали солидному и заслуженному человеку с семьей. А в остальных комнатах жили или вдова с взрослым сыном или дочерью, или тоже полная семья – но пониже рангом. А поскольку дом был долгие годы ведомственный, то и порядки в доме изначально оставались по-военному строгие. И уборка квартиры была делом важным и ответственным.
       Обычно в квартирах была система дежурств, и определенное время каждая семья следила за чистотой в кухне, коридорах, ванной комнате и туалете. А продолжительность дежурства определялась количеством людей в семье, и семья из трех человек дежурила три недели. Подметала, протирала и все такое прочее. А в конце этих трех недель проходила очень важная и ответственная процедура, называлась она «сдача дежурства». К этой сдаче все надо было привести в образцовый порядок. Надо было провести генеральную уборку всех помещений общего назначения, вымыть все полы, умывальники, унитаз и так далее. Некоторые семьи нанимали для этого уборщицу, но большинство справлялась собственными силами. И вот одна дама, проживающая в одной комнате, рассказывала на дворе про своих соседей, живущих в двух комнатах, следующее.
       Пошла она среди ночи в туалет и увидела впечатляющую картину. Ее соседи, муж и жена, как палубу крейсера драят полы в коридоре. Точнее – работает сам боевой полковник, а его назойливая супруга стоит у него над душой и командует. Ну что ты возишься! Потри здесь! И вот здесь потри посильнее….. Полковник сам привык командовать и в роли полотера чувствует себя неуверенно и потерянно. Но спорить с супругой не пытается, знает – выйдет себе дороже. Посмеявшись в душе над семейным счастьем соседей, а нее-то нет никакого вообще – дама со смаком пересказывает подробности семейной кабалы полковника всем во дворе. И весь двор сочувственно провожает взглядами солидного полковника, важно шагающего утром на службу в Академию. Дааа, самую главную свою работу он уже закончил среди ночи!

6. Скверик.
       Скверик создавали после войны всем домом, и он был красой и гордостью жильцов. Дом в плане напоминал букву «Г», и дворовая часть и скверик имели форму треугольника. В годы войны на месте скверика было пустое пространство, до каменной твердости укатанное многочисленными машинами, привозившим в дом его генералов и полковников. Приезжали они не только из московских военных учреждений, но и прямо с фронта. Укатанная колесами за многие годы, эта земля уже ничем не отличалась от асфальта. В конце сороковых годов инициативные жители сами и начали создание скверика. Можно только представить, каких трудов стоило вскопать землю. Но вскопали, разрыхлили, наметили будущую планировку – дорожки, площадки, клумбы. А вот для утаптывания дорожек пригласили и всех детей дома, и они с огромной радостью уплотнили будущие дорожки. По периметру скверик обсадили акацией, посадили деревья, дорожки огородили низеньким штакетником. Деревья, посаженные жильцами в конце сороковых годов, к шестидесятым годам выросли в настоящий лесок. Но особой гордостью была клумба в самом центре скверика. Надо сказать, что и вся поверхность газонов чаще всего была засеяна не только травой, но и семенами ромашки, васильков, маков, то есть была нарядной и яркой. Но вот клумбе уделялось особое внимание! На ней весной высаживались особенно яркие и пышные цветы, восхищавшие жителей до поздней осени. В отдельные годы на клумбе высаживались специально купленные цветы, которые создавали рисунок звезды. Вскоре скверик огородили металлическим забором, оставив для входа две калитки. Причем забор со стороны улицы был весьма высокий, а со стороны дома где-то около метра. Конечно, в скверике были лавочки. И несмотря на весьма скромные общие размеры скверик оказался очень многофункциональным – центральная часть с парадной клумбой и лавочками вокруг, и более удаленная часть, тоже со своей уже небольшой клумбочкой и двумя лавочками. Дворник Абдул каждый день поливал из шланга скверик, да и весь двор. Иногда поливать разрешалось и детям, которые постарше, но это была неслыханная привилегия. Так что генеральский сынок считал за большое счастье, если дворник доверял ему подержать шланг в руках. А в конце августа, уже накануне школы, Абдул косил траву и сушил сено для своей коровы. Это тоже было счастливое время для всей детворы. Можно было ходить по неприкосновенным газонам, сидеть на сене, собирать его в кучки и так далее.
       Половина окон дома смотрела на скверик, он был виден из каждой квартиры, если не из комнат, то уж точно, что с кухни, потому что все кухни в доме ориентированы были во двор. И за порядком в скверике, можно сказать, смотрел весь дом. Но еще и тетя Мотя. По своему статусу женщина была лифтершей и жила в подвале дома. Но считала своей святой обязанностью следить и за порядком в скверике. Мальчишки дразнили ее, называли Мотькой-милиционером, и вообще относились к ней без должного почитания. Откуда она взяла милицейский свисток, это осталось тайной, но если на весь двор раздавались гневные Мотькины крики и трель свистка – значит, что-то случилось во дворе, какие-то главные порядки подвергаются нарушению. В вечернее время особо следила тетя Мотя за парочками на темных скамейках, чтобы не целовались или не дай бог чего еще не делали.

7. Подвалы дома
       В доме были и подвалы, в которых жил обслуживающий персонал. Дом-то был ведомственный и все хозяйственный службы при доме тоже были свои, ведомственные. В одном из подвалов размещался Красный уголок, это был довольно вместительный зальчик, где очень редко, но проводились собрания жильцов. В остальное время уголок стоял с распахнутыми дверями, и приходили туда только чтобы позвонить по единственному в доме общему телефону. И еще в подвале жили люди. Дворник Абдул с многочисленным семейством, электрик дядя Коля с двумя взрослыми сыновьями, лифтерши, кочегар. И хотя назывался он подвалом, но фактически это был полуподвал с окнами, из которых было интересно смотреть на ноги прохожих. Абдул был, наверное, самым известным в доме человеком. Помимо своей основной деятельности он, единственный в округе, ухитрялся держать в сарайчике за домами корову. И продавал молоко и весьма хорошего качества молочные изделия – простоквашу и ряженку. Естественно, что такое разрешили бы в городе не каждому, но Абдул был давним сотрудником, еще с довоенных времен. В годы эвакуации он был в числе тех нескольких человек, которые оставлены были в Москве и следили за состоянием дома.
       Дядя Коля работал на заводе и по совместительству был домовым электриком. Тогда были другие времена, и никто даже не пытался самостоятельно заменить перегоревшую лампочку или ремонтировать розетку. И вот такая картина. Моя жена, в те годы семилетняя девочка, идет по поручению бабушки в подвал, встречает одного из сыновей электрика дяди Коли и задает ему такой вопрос: «дядя Ганс, попросите дядю Колю зайти к нам домой, чтобы поменять лампочку». Малый лет восемнадцати наливается багровым цветом и еле сдерживается на такое обращение, но видя, что у девочки нет никаких подвохов, обещает все передать отцу. Подтекст девочка поняла не сразу. Оказалось, что оба сына дяди Коли имели весьма нечеткую дикцию. А в кинофильмах тех лет такими голосами обладали вражеские персонажи, которые нечетко произносили слова, путали падежи и все такое прочее. Немцы, одним словом. А оба сына электрика, из-за своей дикции, во дворе имели прозвища – Ганс и Фриц. И никак иначе. А те мальчишки, которые любили дразниться, еще и умели быстро бегать. Конечно, уже подросшие сыновья дяди Коли не любили такие прозвища, и лупили обидчиков - если успевали догнать. А дядя Коля, вернувшись с работы, ходил по дневным вызовам, и делал несложный ремонт электрики.
      Жили в подвале и лифтерши. В их обязанность входило не только сидеть в подъезде около входа в лифт, но и мыть эту самую лестницу с шестого этажа по первый. Но зато на самом дежурстве лифтерша чувствовала себя начальником подъезда и устраивала допрос каждому новому лицу. Кто, куда, к кому и зачем? Подозрительный посетитель отметался от дверей, а всякому попроще предлагалось подниматься наверх пешком, не заслужил лифта!
      Еще заслуживает упоминания и такая деталь, как политзанятия для жителей, которые весьма редко, но все-таки проводились в этом самом красном уголке. В основном эти занятия были обязательны для неработающих женщин, чтобы были в курсе текущих политических событий и не погрязли в бытовой суете. И надо сказать, что это тоже было маленькое событие в общественной жизни многоэтажного дома, к которому готовились. Пожилая хозяйка одевалась в новое платье, ведь шла на встречу с коллективом, на занятия. Ну и что из того, что со всеми соседями она ежедневно встречалась по многу раз во дворе, а встреча в Красном уголке – это совсем другой уровень! Чаще всего вел занятия какой-нибудь бывший преподаватель академии, который имел опыт общения с аудиторией. Но иногда выступал малоопытный товарищ, который не умел хорошо и складно говорить. И выйди из красного уголка, женщины детально обсуждали, что вот генерал такой-то хорошо прошлый раз рассказывал, а вот сегодняшний полковник и двух слов связать не умеет.

8. Вечные школьники.
      Это очень деликатная тема, и даже в какой-то степени трагическая. Об этом я никогда и нигде не читал, и не слышал. Но это было на самом деле и продолжалось много лет после окончания войны, приблизительно до конца пятидесятых годов. В школьные годы вдруг оказывалось, что в классе есть мальчик, который старше всех остальных на несколько лет. И очень плохо учится, и регулярно его оставляют на второй год. История повторялась до бесконечности. Это мог быть просто великовозрастный оболтус, или наоборот – совершенно нормальный мальчик, но регулярно получающий неудовлетворительные отметки. И его мать регулярно вызывали в школу, она плакалась, как тяжело ей живется, одна без мужа растит сына, и так далее.
     А на самом деле все было несколько иначе. Вдовы погибших на войне офицеров получали пособие на детей. Сегодня сложно установить, какое ведомство платило деньги. Но система была такая, что пока дети учатся в школе – они получают пенсию. Военное ведомство делало благородное дело, не забывала про семьи погибших товарищей. И деньги были весьма немалые по тем временам. Получалось, что на эту пенсию вдова с сыном могла вполне сносно жить. А после окончания школы – заканчивалась и пенсия. И молодые вдовы вчерашних слушателей академии, погибших на войне офицеров, мгновенно поняли ситуацию. Пока сын школьник – будут платить пенсию, окончит школу – и закончится пенсия. И вот под ласковым присмотром матерей дети учились по два года в каждом классе, и оканчивали семилетку в 17 или 18 лет. А там или на работу, или сразу отправлялись в армию. Характерный эпизод в военкомате. На призывной комиссии у юноши спрашивают – где работаешь? Он отвечает – я учусь. Где учишься – в школе. Полное недоумение! А в каком классе – в шестом!
     В доме было три или четыре таких мальчика. Девочек такого плана не было совсем. Но очевидно, что о данной системе знали только жители дома, в школе они были просто второгодники. Переросшие ученики в классе были очень заметны. Их и дразнили и побаивались одновременно. И разумеется, многолетнее сосуществование с детьми совсем другого возраста, делало из таких юношей несколько странноватых людей. Стеснительных и агрессивных одновременно. Да, они так и остались на многие годы детьми прошедшей войны.

9.Под занавес.
     К концу шестидесятых годов дом уже окончательно потерял статус «генеральского», и его передали в ведение ближайшего ЖЭКа. Надо сказать, что к этому времени население дома сильно изменилось. Более заслуженные и более активные военные пенсионеры получили отдельные квартиры в новых домах, и распрощались с «генеральским» домом. Причем каждому в доме было ясно, что тут дело не в прошлых военных заслугах – а в обычной, житейской, пробивной способности. Надо было суметь вовремя подать документы, вовремя собрать необходимые справки и все в таком роде. Так что гуляющих по двору генералов и полковников уже не стало. И бывший обслуживающий персонал тоже переселили из подвала (а точнее полуподвала) в нормальные квартиры. Дворник Абдул получил две комнаты в трехкомнатной квартире на втором этаже. Его многочисленные дети придумали и новую шутку – раньше мы видели одни только ноги, а теперь одни только головы. А вот вдова, живущая в третьей комнате, таким новым соседям не обрадовалась. Исчезли лифтерши в подъездах. Но, как и раньше, находились жильцы, которые по привычке продолжали лелеять скверик, сажать весной цветы, и в летнюю жаркую погоду по вечерам поливать газоны. И встречаясь во дворе, старые жильцы, которые знали друг друга еще с довоенных времен, пересказывали друг другу последние новости и сплетни. И случайно услышав их беседу, уже невозможно было понять – о каких временах идет разговор? То ли о событиях 1939 года, то ли 1949, или это уже в 1959 году было? Все у них сплеталось в единую непрерывную цепочку воспоминаний.
     Дом и сегодня жив и здоров, все так же монументально стоит на улице. Но вот сама улица теперь получилась уже не на окраине города, а чуть ли не в центре. Трамвай с нее убрали в те же 60-е годы, и улица стала еще более тихой и спокойной, чем была в послевоенные годы. Наверное, в наши дни никто уже и не вспомнит о том, что когда-то это был очень солидный и престижный «генеральский» дом. По окраинам довоенной Москвы много было построено таких домов, и всюду они назывались генеральскими. И я, наверное, не буду уточнять – о каком именно доме идет речь в моем рассказе. Пусть это останется маленькой интригой, маленькой тайной большого города.

                   Январь 2016 г. Москва